Мысли вслух на Ин 4:46-54

Интересно: почему Иисус в ответ на просьбу некоего царедворца исцелить его сына упрекает просящего в неверии? И кого Он имеет в виду, говоря «вы»? Тот круг людей, к которому принадлежал обратившийся? Может быть: речь идёт об одном из приближённых правителя Галилеи Ирода Тетрарха, которые вообще не отличались ни верой, ни благочестием. Наверное, именно поэтому Иисус и сказал ему о чудесах и знаках («знамениях»), которые нужны таким людям, как доказательство силы чудотворца. Но просивший не потребовал никаких доказательств, он просил лишь одного: помощи для своего больного сына. Он зовёт Иисуса к себе в дом, но Тот даже не заходит к просящему, исцеляя его сына на расстоянии. Переход неожиданный и, на первый взгляд, несколько странный: только что Иисус сомневается в вере просящего, и вот теперь такое исцеление, исцеление, предполагающее именно живую и глубокую веру. Как видно, решающую роль сыграла тут реакция царедворца на то общее обвинение в неверии, которая прозвучала из уст Спасителя. Просящий, как видно, отнюдь не пытается оправдываться, он не уверяет Иисуса в своей вере, он вообще ничего не отвечает на Его упрёк, так, как будто упрёк этот вовсе его не касается. Он лишь снова и снова повторяет свою просьбу. Он как бы отвечает Иисусу: говори, что хочешь, мне всё равно, я Тебе доверяю, я прошу Тебя помочь моему сыну, мне нет дела до того, что думают о Тебе другие, хотя бы они были людьми моего круга. Кто бы что ни думал и ни говорил, я пришёл к Тебе и прошу Тебя о помощи. На первый взгляд, такая настойчивость может показаться несколько непочтительной: ведь просящий, в сущности, игнорирует слова Того, к Кому обращается с просьбой. Но Сам Иисус, как видно, так не считает: ответ царедворца Его вполне удовлетворяет, и Он исполняет его просьбу. И неудивительно: ведь речь в данном случае надо вести именно о полном доверии, о таком доверии, когда тому, с кем говоришь, позволены любые упрёки и самые жёсткие слова: отношения слишком ясны и слишком глубоки, чтобы жёсткие, но правдивые слова могли их омрачить. Именно такие отношения связывают живущих в Царстве. А тут уже возможно любое исцеление.

Действие этой евангельской истории происходит в том самом месте, где Иисус начал свое общественное служение, в Кане Галилейской, превратив на свадьбе воду в вино. В месте, которое было родным для Него, где Он мог чувствовать себя «в своем отечестве». Но Его принимают здесь уже по-другому, учитывая те чудеса, которые Он сотворил в Иерусалиме. Он не просто обычный галилеянин, Он — пророк или целитель, от которого ожидают особого.

Проделав двадцатичасовой путь из Капернаума, к Нему приходит царедворец и просит исцелить сына. Его не интересуют слова Иисуса, Который говорит ему о вере и видимых чудесах, его волнует в этот момент только смертельная болезнь сына. Он торопит Господа: «Приди, пока не умер сын мой», - он понимает, что необходимо во что бы то ни стало привести целителя домой, чтобы тот коснулся мальчика. И в ответ слышит: «Пойди, сын твой здоров». Эти нелепые с точки зрения магии слова оказались для него настолько убедительными, что он тут же пошел домой, уверенный в исцелении сына. Весть о том, что сын здоров отец получил, когда далеко отошел от города, и никто из тех, кто присутствовал при разговоре Иисуса с царедворцем, об этом уже не узнал.

Это второе чудо, сотворенное Иисусом в Галилее, — рождение веры. Событие не столь явное, как знамения и чудеса, но не менее значительное, чем претворение воды в вино.

Казалось бы, нормально: верить можно только в то, что доказано. На самом деле всё наоборот: точное знание — уже не вера. Иисус говорит именно об этом: вы не хотите верить, вы хотите знать. Более того, сколько бы вы ни узнали, вы будете говорить, что этого мало, чтобы поверить.

В сущности, когда мы ставим Богу условия, мы просто защищаемся. Ведь условия можно ставить бесконечно: «Нет, вот Ты ещё это сделай... Нет, неубедительно, давай ещё вот это... Нет, это как-то несерьёзно, я, пожалуй, ещё подумаю...» Иисус хочет разорвать эту бесконечную цепь доказательств. Он предлагает обратный порядок: сначала будет вера, и тогда, не только как действие любви Божией, но и как плод этой веры, произойдёт исцеление.

Царедворец, прося о чуде, вообще не думает о каких-то доказательствах: у него беда, ему просто нужна помощь, и он приходит к Иисусу в полной уверенности, что никто помочь не может — а Он может. Фактически он приходит с полным доверием. Опираясь на это доверие, открытость навстречу Богу, Иисус говорит: сын твой здоров. И царедворец, доверяя Его слову, уже не требует, чтобы Иисус пошёл Сам. Если Господь сказал, значит, исцеление совершилось. Именно такое доверие и есть вера, которая может переставлять горы.

Сегодняшнее чтение позволяет нам увидеть очень важную черту наступающего Царства — его внешнюю незаметность. Речь идёт о чуде, совершённом Иисусом в Галилее — об исцелении слуги человека, в рассказе названного «придворным» (ст. 46). Из рассказа не совсем понятно, о каком дворе и о каком придворном в данном случае идёт речь; вероятнее всего, об одном из придворных Ирода Тетрарха, правившего тогда в Галилее, о котором было известно, что ни он сам, ни его приближённые, мягко говоря, не отличались особым благочестием. Тем удивительнее было обращение к Иисусу одного из придворных Ирода. Впрочем, в ситуации, когда близкому человеку грозит смерть (ст. 47), неверующие тоже нередко бывают готовы довериться кому угодно, и даже обратиться к Богу, если только это поможет. Но Иисус, как видно, ни словом не обмолвился ни о вере просящего, ни о его духовной жизни, и, тем более, ни в чём его не упрекнул. Он лишь заметил в общем смысле, что галилеянам вообще свойственно верить лишь тогда, когда они видят зримые доказательства действия Божия, совершаемые Им чудеса и данные Им знаки, без которых они, как видно, не в состоянии довериться Богу (ст. 48). Обратившийся к Иисусу человек, естественно, принял упрёк на свой счёт и вторично попросил Иисуса пойти с ним, пока ещё не поздно (ст. 49). Такой ответ был подтверждением доверия и к Самому Иисусу, и к Богу: ведь, повторяя свою просьбу, просивший тем самым подчёркивал, что ему не надо никаких знаков или видимых чудес, что он и без того готов на всё и просит Иисуса лишь об одном: поторопиться, чтобы не опоздать. И тогда оказывается, что Иисусу вообще не нужно никуда идти: Он может сделать всё, что нужно, даже не входя в дом больного (ст. 50). Просивший верит Иисусу и, не успев ещё дойти до дому, узнаёт, что получил просимое (ст. 51 – 53). Чудо произошло. Но произошло оно без впечатляющих эффектов и видимых знаков. Они и не были нужны: ведь главное чудо, совершённое Иисусом, заключается в том Царстве, которое Он принёс в мир. И в том, что Царство это оказывается открыто каждому, кто его ищет и готов довериться Иисусу в своих поисках. Такому ищущему не нужны эффектные, бросающиеся в глаза чудеса: ведь они, в сущности, лишь отвлекают внимание от главного: от Христа и от Царства. И потому Иисус не совершает таких бросающихся в глаза чудес и не даёт внешне убедительных доказательств Своего мессианства. Он хочет, чтобы приходящие к Нему и ищущие Царства научились замечать то, на что многие не обращают внимания. И неудивительно: ведь самого главного не увидишь одним внешним, физическим зрением. И не докажешь внешне эффектными чудесами. Главное в Иисусе можно разглядеть лишь духовным зрением. И Царство тоже можно увидеть только так.

Слова Иисуса о том, что пророк остаётся без признания лишь у себя дома, стали сегодня общим местом. И вспоминают Его слова далеко не одни пророки. Между тем, Сам Иисус не на что не жалуется, Он лишь констатирует вполне очевидный факт: человеку, несущему любое духовное служение, труднее всего приходится среди тех, кто считает его своим. Тут естественным образом возникает феномен своеобразного ложного узнавания: человек кажется хорошо знакомым просто потому, что здесь его знали с детства.

И мало кому приходит в голову, что человек-то может быть уже совсем другим. Ещё меньше задумываются, что, быть может, они вовсе и не знали того, кто с детства жил с ними рядом, в одном городе, на одной улице. И прилагают к старому знакомому старые клише. Те самые, которые не позволяли им увидеть этого знакомого прежде и не дают увидеть его сейчас. А чудо Иисус совершает в Галилее по просьбе одного лишь не названного по имени «царедворца».

Скорее всего, речь идёт о ком-то из приближённых Ирода Тетрарха, правившего тогда в Галилее — внука того Ирода Великого (он же Ирод Строитель), который в Евангелии известен как Ирод, избивший Вифлеемских младенцев. Этот человек едва ли мог слышать об Иисусе в пору Его детства, которое прошло, как известно, в Назарете: Назарет был слишком малоизвестным местом, чтобы придворный Ирода стал бы интересоваться его жизнью.

Для него Иисус был таинственным незнакомцем, о котором по Галилее шли слухи как о чудотворце. И он решился довериться Ему. И тогда чудо совершилось. А вот жители Назарета доверять Ему не собирались: они Его «слишком хорошо знали». Вот только знание их было внешним и не помогало, а скорее мешало увидеть им того Иисуса, Который теперь пришёл в Назарет. Надо было выбирать между своим знанием и той реальностью, которая оказалась совсем иной. И, как бывает, увы, слишком часто, жители Назарета выбрали своё знание. Так, конечно, проще и привычнее. Но ни Мессию, ни Царство так не увидеть.

Что нужно человеку, чтобы обрести веру? Вера  — одно из центральных понятий Евангелия от Иоанна, ведь оно «написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его» (Ин 20:31). Поэтому практически все эпизоды, о которых мы читаем в эти дни, связывают слова и дела Господа Иисуса с нашей верой. Чудеса и знамения неизменно отмечаются ремарками типа «И уверовали в Него ученики Его». Но как относится к этой взаимосвязи Сам Господь? Что стоит за Его словами: «Вы не уверуете, если не увидите знамений и чудес» — признание необходимости чуда для того, чтобы уверовать, или упрек в маловерии, которое не может обойтись без чуда? Если первое, то чего стоит вера тех, кто не видел чудес? А если второе — то чего стоит вера, основанная на чудесах? Невозможно верить без всяких на то оснований, но так же невозможно ничего доказать или однозначно интерпретировать. Видимо, вера — такое состояние духа, которое позволяет нам идти в полутьме, сохранять верность, когда не хватает знамений, и различать знаки, указывающие путь.

Исцеление сына царедворца было первым в ряду совершённых Христом исцелений, и без учёта этого мы не сможем оценить веру отца отрока, граничащую с пророческим прозрением. Капернаумский царедворец рискнул обратиться к Иисусу с просьбой об исцелении тогда, когда никто ещё не знал, способен ли Он на такое.

Слова, обращённые к царедворцу, звучат сурово-обличительно, ведь ему приходится выслушивать упрёк в желании увидеть эффектное явление. Можно было бы сказать, что царедворец получил несправедливый выговор, если бы мы не знали, что Иисус, видевший, что у кого на сердце, никого не обвиняет несправедливо. Он приходит на помощь всюду, где есть реальная нужда, и Он тут же помог и царедворцу. Но и его, и всех окружающих, а значит, и нас, Христос предупреждает о недопустимости погони за чудесами и знамениями.

Признание реальности духовного мира, приоткрываемого чудесами, способно стать важным шагом на пути к Богу. Но погоня за чудесами не должна заслонять Подателя чудес.

Некий важный человек — царедворец — приходит просить Иисуса об исцелении своего сына. Иисус отвечает словами, несущими, на первый взгляд, отрицательное отношение к происходящему, что-то похожее Он говорил и искушавшим Его фарисеям (см. Мк. 8:12). Но царедворцем движет забота о сыне, желание продолжения его жизни. Иисус же просто констатирует грустный факт: без чуда поверить сложно. А ведь Господь пришел на землю, чтобы в Него уверовали. Сердце Господа откликается на горе человека, теряющего сына, и Он исцеляет юношу. Не желая устраивать из исцеления громкое и шумное действо, Иисус отправляет царедворца домой лишь со словами о выздоровлении сына. А отцу оставляет поле для духовного роста — в вере. Царедворцу пришлось поверить словам Учителя и пойти домой, хоть и со страхом найти сына уже мертвым. Иv был сделан и самый важный шаг на этом пути — он не «украл» у Господа это чудо. Ведь просто, наверное, было подумать, что юноше наконец-то полегчало. Как, впрочем, и подумали слуги, которые пошли сообщать об этом хозяину. Нам тоже иногда легче думать так.