Сегодня, 25 апреля 2025 г.

Слова первосвященника о том, что лучше одному умереть, чем всему народу погибнуть, евангелист интерпретирует как своего рода пророчество, которое сорвалось с уст человека, имевшего в виду нечто совсем иное...

Слова первосвященника о том, что лучше одному умереть, чем всему народу погибнуть, евангелист интерпретирует как своего рода пророчество, которое сорвалось с уст человека, имевшего в виду нечто совсем иное. В самом деле: пророчества Исайи знают образ Мессии, страдающего из-за грехов народа. Впрочем, о смерти Мессии Исайя не говорит. Тут Иоанн интерпретирует высказывание первосвященника в духе нового, уже собственно христианского, откровения и опыта.

Но его интерпретацию вряд ли можно счесть лишь его собственной догадкой. В самом деле: у него перед глазами была история воскрешения Лазаря. И реакция на неё народа. А слова первосвященника — лишь оценка ситуации, с этой народной реакцией связанная. С точки зрения религиозно-политической тут всё ясно.

Первосвященник и вся храмовая верхушка меньше всего хотела проблем с какими бы то ни было мессианскими движениями. Прежде деятельность Иисуса не привлекала их внимания потому, что она была ещё сравнительно не очень заметна, хотя лидеры фарисейского движения заметили её уже давно. Но теперь, после небывалого прежде чуда, привлекшего такое же небывалое прежде внимание огромного по местным меркам количества людей, дело приобретало уже явный и ярко выраженный религиозно-политический характер.

Иисус становился заметен настолько, что теперь Его уже можно было опасаться как потенциального лидера массового мессианского движения. А такое движение грозило серьёзными репрессиями со стороны римской власти. Мессианистом первосвященник не был и к пророчествам относился скорее скептически, но он был достаточно опытным политиком, чтобы понимать опасность политического мессианизма.

Однако это была лишь внешняя сторона ситуации. Были и иная, духовная. Царство никогда за всё время земного служения Спасителя не являлось миру в такой полноте и силе, как в момент воскресения Лазаря. Это событие было действительно абсолютно уникальным в мире, который не знал ещё ни Воскресения, ни Пятидесятницы. И падший мир отреагировал. Он поднялся против Царства, в него входящего. Поднялся в лице земной власти — как светской, так и религиозной. Но начало этому положила власть религиозная. Ведь религия ближе духовной жизни, чем что бы то ни было другое в мире.

Но именно она может стать и главным её врагом. Чем больше в религии человеческого, тем сильнее она противостоит духовной жизни как таковой. А представить себе более очевидное торжество человеческого в религии, чем религиозная власть, пожалуй, невозможно. Независимо от места, времени и религии. Поэтому и храмовая верхушка неизбежно должна была первой бросить вызов Христу и Царству — иначе она перестала бы быть собой. И тогда — само собой — пришло решение: пусть один умрёт за народ. Так и получилось. Правда, в другом смысле. И не за один народ, а за всё человечество. За всех и за каждого.