Мысли вслух на9 Сентября 2025

Уже Иеремия незадолго до плена заговорил о мессианской эпохе, как о времени обновления отношений Бога со Своим народом. Само понятие нового, мессианского союза-завета связано с откровением, полученным Иеремией. О том же говорит и Иезекииль: новые отношения между Богом и человеком, равно, как и между Богом и народом Божиим в целом, предполагают изменение духовного качества каждого конкретного человека. Об этом и говорит пророк, упоминая «новое сердце» и «новый дух»: ведь сердце, в соответствии с общебиблейским словоупотреблением, обозначает духовный центр человеческой личности, а дыхание («дух»), который Бог вдунул человеку «в ноздри» при сотворении, составляет ту личностную духовную динамику, которая определяет, чем окажется человек перед Богом. И, если сердце не оживить, если оставить его «каменным», как у падшего человека, никакого обновления отношений не получится.

Такое понимание было особенно актуально на фоне тех народных представлений о Мессии и о Царстве, которые в Мессии предполагали лишь праведного царя, а в Царстве — обычное земное государство, где царит справедливость и где установлены правильные, соответствующие Торе законы. Пророки же, как видно, не уставали напоминать, что никакое государство, никакие правители и никакие законы сами по себе не в силах изменить человеческой природы, не в силах освободить падшего человека от греха. А без такого освобождения ни о какой жизни в Царстве не может быть и речи.

Слова Спасителя о Царстве порой кажутся противоречивыми. Иногда Он говорит о Царстве как о реальности вселенского, космического масштаба, а иногда как о чём-то почти незаметном, о чём-то таком, что растёт в тишине и в темноте, подобно зерну в земле.

Между тем на самом деле никакого противоречия тут нет. Царство — действительно реальность вселенского масштаба. Она даже перерастает нашу вселенную: мы ведь живём в падшем мире, а Царство куда больше него, оно включает его в себя, преображая и делая частью иной, новой реальности. Вместе с тем Царство не просто опускается в наш мир откуда-то с небес, оно растёт изнутри нашего падшего мира. Разумеется, само по себе, из ниоткуда оно не вырастет: Царство — драгоценный цветок, а сами собой, как известно, хорошо и быстро растут только сорняки.

Отсюда необходимость посева соответствующих семян и ухода за ними — иначе ничего не будет. Дело, однако, не только в том, что семени требуется время, чтобы прорасти. Дело ещё и в том, что семена Царства растут в человеческих сердцах — и это составляет главную надежду, одновременно являясь и главной проблемой. Когда мы говорим о Царстве, растущем из семян, брошенных в землю нашего мира, важно помнить, что землёй являемся мы сами. Это в нас брошенное Богом семя Царства может или прорасти, или сгнить. Тут-то и начинается то самое, что в конечном счёте определяет сроки окончательного торжества Царства.

Мы живём в эпоху наступающего Царства, но когда оно наконец наступит и раскроется во всей полноте, зависит именно от нас. Дата возвращения Христа во славе, Его второго пришествия известна лишь Отцу не потому, что Отец что-то скрывает от Сына, а потому, что она ещё не определена и, возможно, не может быть определена точно: она ведь зависит от выбора каждого из нас, а значит, ей неизбежно предстоит постоянно меняться, меняться с каждым сделанным выбором.

Это сильно замедляет дело, но только так можно дать возможность каждому поучаствовать в процессе вхождения Царства в мир. Участие же человека необходимо тут потому, что иначе человек этот не сможет войти в Царство. Он сможет тогда в лучшем случае приобщиться его жизни, но не сможет измениться так, чтобы жизнь Царства стала бы и его собственной жизнью тоже, а тогда все усилия окажутся бесполезными: ведь в Царстве главное люди, из которых оно состоит.

О христианской жизни Павел говорит как о «пребывании» и как о «хождении» во Христе. Такими словами на языке иудейской традиции описывали обычно следование правоверного еврея Торе и хранение им Торы, соблюдение заповедей. Апостол же, как видно, теми же словами говорит о следовании Христу и об отношениях с Ним. И это, разумеется, не случайно: ведь первое (а возможно, и второе, и даже третье) поколение христиан видело во Христе образ живой Торы, осуществление идеала, который до прихода Христа оставался недостижимым.

Стать живой Торой стремился каждый верующий еврей, если только он относился к духовной жизни всерьёз. Но для этого надо было жить так, чтобы ничто, кроме того духовно-нравственного императива, который исходил от Бога и назывался внутренней Торой, не определяло жизни ищущего. Добиться такого состояния падшему человеку было практически невозможно: мешала повреждённая грехом природа. Иисус может явить миру пример живой Торы как раз потому, что Его природа от власти греха свободна. Но та же самая задача стоит и перед каждым Его последователем: последователи Христа тоже должны стать живой Торой.

Иначе жить жизнью Царства невозможно: ведь тут нужно находиться в особом духовном состоянии, которое требует определённого качества внутренней жизни, а качество это требует, чтобы жизнь человека определялась только внутренней Торой, только действующей в человеке Божьей волей и соответствующими интенциями. Такой человек уподобляется Христу не внешне, а по существу: ведь и во Христе тоже прямо действует Божья воля, притом во всей своей полноте. Однако стать живой Торой человек может лишь в непосредственном общении со Христом, в духовном пространстве тех отношений, которые его с Ним связывают.

Иначе ничего не получится: без живых отношений со Христом и вне их человек останется со своим грехом один на один, как это бывало в дохристианские времена, и тогда провал неизбежен. Вот это пребывание в динамике живых отношений со Христом, как бы внутри них, в том духовном пространстве, которое они образуют, и называет Павел «пребыванием» во Христе и «хождением» во Христе, указывая на то и на другое как на непременное условие нормальной христианской жизни.

Сегодня пророк говорит о том, что нам обычно очень трудно понять — о Божьей верности нам. Мы всегда склонны воспринимать Бога, как что угодно, только не как любящего Отца. И если мы и говорим о Его верности, то понимаем под ней либо Его готовность наказать любое непослушание, либо наоборот — как повод для нашей вседозволенности.

В этой же главе, на улицах запустевшего Иерусалима, накануне взятия города, Иеремия осознает Его верность, как неотменимость Его любви, неотменимость Его обетований людям. Для многих современников Иеремии Божья верность заключалась в том, что Бог в любом случае сохранит Иерусалим ради Храма, но пророк видит другое — Господь сохранит остаток народа не ради Храма, а ради Своей любви, ради обещания, данного Давиду.

Древние персы думали, что в мире действуют две равновеликие силы, добра и зла. Язычники полагали, что среди разнообразных божеств есть дружелюбные к человеку и враждебные ему. А на самом деле есть только один Бог, и Он милосерден. Это Откровение не так просто, как кажется. Мы любим представлять себе картины апокалиптического противостояния добра и зла, нам кажется более почетным участвовать в грандиозной битве с соответствующим противником. Поэтому иносказательное описание сути мы принимаем за буквальное описание событий.

Может быть, мы так притерпелись к жизни в аду, что не видим, сколь чудовищна обыденность. Какие мелкие, пустые, в сущности, вещи привели к гибели величайшего из рожденных женами, Иоанна Предтечи! Ну, сплясала эта девица зажигательный танец... Ну, хотела ее мамаша делать вид благопристойности, чтобы ее не попрекали за ее брак... Нам кажется неожиданным вдруг проявившийся сатанинский оскал: «Дай мне на блюде голову Иоанна». Но ведь и мы так же точно распоряжаемся жизнью людей из-за совершеннейших пустяков. Иоанн был Предтечей Христа не только потому, что возвестил Его приход и объявил о нем. Смертью своей он также возвестил о том, как мелкая зависть и сиюминутный политический расчет приведут к смерти Сына Божьего.

Читая сегодняшнее евангельское слово, важно иметь в виду, что в нашей повседневной жизни мы — та же Иродиада, и наши поступки, продиктованные мелочными и, в сущности, жалкими интересами, ведут к катастрофическим последствиям.

В завершение второго послания Тимофею Павел пишет своему ученику, что конец его земного пути близок (ст. 6–8). При этом апостол говорит о себе, что он «уже возлит», имея в виду те возлияния, которые совершались во время жертвоприношения (ст. 6; в Синодальном переводе «я уже становлюсь жертвою»). Для адекватного понимания сказанного Павлом важно помнить, что, согласно Торе, жертвоприношение должно было сопровождаться возлиянием, жертвенное мясо, лежащее на алтаре, поливали или обрызгивали вином и маслом, иначе оно считалось непригодным для жертвоприношения ( 15:1-12). Возлияние не было основным компонентом жертвоприношения, им оставалось мясо, а точнее, жертвенная кровь, которой и кропили присутствующих, тем самым их освящая. Но жертвенная трапеза, во время которой (если только речь не шла о всесожжении) участвующие в жертвоприношении ели освящённое мясо, без вина и масла была бы невозможна, во многом обессмысливая жертвоприношение, существеннейшей частью которого была как раз именно жертвенная трапеза. И Павел сравнивает свою жизнь и своё служение с таким возлиянием, а свою смерть свидетеля — с моментом жертвоприношения, когда возлияние это только и может сыграть предназначенную ему Богом роль, став элементом жертвоприношения, которое освящает народ Божий, а через него — весь мир.

Такое сравнение, конечно же, не случайно: апостол прекрасно понимает, что всё его служение и весь земной путь могут получить смысл лишь в той полноте Царства, которая откроется ему в момент полного преображения его человеческой природы, вместе с тем через него открываясь Церкви и миру. Как жертвоприношение было действием богочеловеческим, кульминацией которого и становилась встреча между Богом и участвующими в нём людьми, этих людей освящавшая, так и встреча свидетеля лицо к лицу с Тем, о Ком он свидетельствовал всю жизнь, становится моментом его окончательного освящения и полного преображения. Конечно, сам Павел, его жизнь и служение оказываются лишь частью того грандиозного процесса, который связан с раскрытием Царства в мире, и притом частью не самой главной: в центре тут, как нетрудно догадаться, стоит Сам Спаситель. Но теперь часть эта окончательно соединяется с целым, становясь его неотъемлемым элементом и сохраняя притом всю свою неповторимость. А история Царства делает ещё один шаг на пути к той полноте, которая включит в себя преображённый дыханием Божиим мир.