Мысли вслух на12 Июня 2025

Евангелия вообще очень скупо рассказывают о жизни Божией Матери, тем важнее те малые детали, которые все-таки в них передаются. Младший из учеников, Иоанн, тот, кого любил Иисус, принимает на себя заботу о Матери Иисуса. Иисус и на кресте не забывает о Ней и поручает Ее Своему любимому ученику. У этого есть чисто житейский смысл: ведь женщины в Израиле себя не содержали, они были домохозяйками, а средства на жизнь зарабатывали сначала отцы, потом мужья, а затем сыновья. Со смертью Иисуса у Марии не остается никого, кто бы обеспечил Ее жизнь, никаких накоплений у Нее не было — Святое Семейство всегда жило в бедности. Поэтому забота Иисуса о Ней в последние мгновения Его земной жизни очень важна для Них обоих.

Но есть и другой смысл. Церковь, созданная Христом, призвана продолжать Его дело, совершать все, что совершал Он. Тем, что ученики принимают Марию, они проявляют себя как братья Иисуса, а Церковь становится единой семьей, в которой есть Отец, есть Мать и есть дети — братья и сестры друг другу, живущие в единстве со Христом, в послушании Отцу и в заботе о Матери, осеняющей их своей материнской любовью.

Иисус говорит о том, что грех действует внутри нас, поражая наши помыслы и ведя к дурным поступкам. Наша неверность — внутренняя, а не внешняя. Но: «Чашу спасения прииму и имя Господне призову» (Пс. 115:4) — и Христос входит внутрь нас, вытесняя грех на периферию нашего «я». Внешний человек тлеет, а внутренний со дня на день обновляется, принимая царство жизни.

Павел решительно отвергает какие бы то ни было особые «тайные» знания, некую «скрытую» традицию. Более того: он даже не претендует ни на какую особую христианскую интерпретацию, не выставляет себя основателем какой-то особой новой школы христианской экзегезы. Надо заметить, что в евангельские времена и в Иудее, и вообще в еврейском мире было множество школ и академий, посвящённых изучению Торы и связанной с ней традиции, и некоторые из таких школ претендовали если не на эзотеричность, то, по крайней мере, на своего рода интеллектуальную элитарность.

Их представители были уверены, что они если и не обладают каким-то особым тайным знанием, то уж точно владеют неким уникальным методом интерпретации священных текстов, который позволяет им понимать их так, как никому другому. Павел же как раз ни на что подобное не претендует.

Он остаётся верен лучшим традициям раввинистического служения: никакой элитарности, и уж тем более никакого эзотеризма, знание Торы должно быть открыто каждому, желающему её познать и ей следовать. Но для апостола знание Торы и следование ей неотделимо от его личных отношений со Христом, от его христианства. И он сразу же оговаривается: речь не идёт о какой-то новой раввинистической школе, о каких-то новых интерпретациях знакомых текстов «для избранных». То, чему учит Павел, доступно и понятно каждому, а если оно кому-то и непонятно, то лишь тому, кто не хочет видеть, слышать и понимать.

Для Павла Тора — путь ко Христу, путь за Христом и путь во Христе, он этого и не скрывает. Но ничего «эзотерического» или элитарного тут нет. Идти этим путём апостол призывает каждого, притом совершенно открыто. А кроме Христа и понимания Торы как пути во Христе у него ничего нет. Он — не учёный раввин, не основатель новой школы, не учитель праведности. Он — свидетель Христов, и этого ему достаточно.

Как больно видеть пророку, что тьма язычества проникла и в его народ! А ведь Израиль — надежда мира, в семени Авраама благословятся все племена земли. Бог дал Своему народу Закон, но они отвергли его: они изменяют Господу и обманывают друг друга. Когда хранители Закона живут не по Закону, кто может помочь им? Последствия этого отпадения страшны — запустение, голод, война. Только раскаявшись и взыскав Бога, могут они вновь обрести Его присутствие.

В яхвистской, а позже в иудейской традиции отношения между Богом и народом Божиим нередко уподоблялись семейным, супружеским. На первый взгляд такой подход может показаться слишком вольным, почти панибратским: Бог как будто бы низводится до человеческого, почти бытового уровня. Но если вдуматься, именно и только так можно сохранить союз-завет, заключённый на Синае.

В самом деле, отношения между Богом и отдельным человеком, так же, как между Богом и народом Божиим, могут быть полноценными лишь в том случае, если они будут неформальными и безусловными. Конечно, и в супружеских отношениях есть место юридическим формальностям, брачным контрактам, известным и в древнем Израиле тоже. Но, как известно, брачный контракт заключается всё же скорее на случай урегулирования имущественных и прочих юридических формальностей в случае развода.

Когда отношения между супругами в браке нормальные, никому и в голову не приходит требовать друг от друга соблюдения каких-то контрактов: всё решается по любви и взаимному согласию. То же касается и союза между Богом и Его народом, который распространяется на каждого, кто в этот народ входит: Декалог, конечно, является условием союза, сознательное нарушение любой из десяти заповедей означает его разрыв.

Декалог не просто моральный кодекс, это описание пути, ведущего к Богу или (в случае нарушения содержащихся в нём заповедей) от Бога уводящего. И актуальным он, как и Тора вообще, становится, как говорит апостол Павел, именно тогда, когда человек грешит, уходит от Бога, разрывает отношения с Ним. Через Тору, по слову апостола, познаётся грех. Таким образом оказывается, что и в отношениях между Богом и человеком закон становится актуален тогда, когда дело идёт к разрыву отношений. Когда же отношения нормальные, Тора оказывается человеку внутренне органична, не воспринимаясь, как нечто, ограничивающее человека извне.

Осия говорит о таких отношениях между Богом и Его народом, которые напоминают отношения внутри крепкой семьи, не нуждающиеся в формальном регулировании. В этом, между прочим, был для народа и единственный шанс на спасение, на то, чтобы Бог принял его: ведь союз-завет, если говорить о временах Осии, был нарушен уже неоднократно, и теперь оставалось лишь надеяться, что Бог простит Свой народ так же, как прощает любящий муж неверную жену, не разводясь с ней, хотя для развода есть все права и все основания.

Но прощение возможно лишь в том случае, если отношения народа с Богом обновятся и обретут новое духовное качество. Просто вернуться назад, к бывшему прежде, так же невозможно, как невозможно склеить черепки разбитой посуды. И в этой надежде есть уже предчувствие Царства: ведь, входя в Царство, человек не возвращается к тому состоянию, какое было ему свойственно до грехопадения, а обретает нечто новое и большее. Обретает полноту жизни, превосходящую любой прежде совершённый грех.

Продолжая разговор о той печали, которую вызвали упрёки Павла в сердцах его коринфских братьев, апостол проводит различие между ней как чисто психологической реакцией («мирской печалью») и тем, что он называет «печалью ради Бога» (ст. 10). Любой упрёк или обличение, разумеется, не могут не вызвать ответной реакции у того, к кому они обращены. Психика человека в известном смысле не менее уязвима, чем его тело, и реакция души на упрёк и обличение по своей резкости и непроизвольности напоминает реакцию тела на неожиданно пронзившую его боль. Но первая реакция — не то, что осмысление и оценка.

Причины боли могут быть различными, и не всегда те, кто её причиняют, хотят нам зла: ведь и медицинские процедуры, нацеленные на то, чтобы нам помочь, нередко бывают болезненны. То же самое можно было бы сказать и о боли душевной: те, кто нам её причиняют, вовсе не обязательно хотят нам зла. Возмущение болью как таковой, разумеется, не грех, это скорее своего рода духовный инфантилизм, нежелание понять причину и научиться отличать её от следствия. Но если возмущение это обращается против тех, кто стал причиной боли, ситуация меняется.

Конечно, бывают случаи, когда боль причиняют злонамеренно, и тогда оно вполне оправданно. Но бывает и так, что её причиняют, имея в виду благо страдающего, которого иначе не достичь, или причиняют ненамеренно, и тогда неприятие и отторжение причиняющего боль может стать грехом против человека, который вовсе не виноват в страданиях того, кто эту боль испытывает. Правильное отношение к тому, кто оказался вольным или невольным источником боли, может дать лишь осмысление ситуации, а не первая непосредственная реакция. И если осмысление это будет адекватным, то справедливое обличение станет толчком, ведущим к раскаянию и новому обращению (ст. 11). В таком случае обличаемого печалит уже не душевная боль от выслушанного им обличения, а грех, которым оно было вызвано. Отношения же между обличаемым и обличителем в таком случае, естественно, не страдают, и Павел, понимая, что так оно и есть, радуется успеху своего обличения (ст. 12–16). И не только потому, что отношения его с коринфской церковью не испортились, но прежде всего потому, что лишь адекватная духовная оценка обличения позволяет обличаемому не потерять того Царства, свидетельством о котором стала вся жизнь апостола.