Мысли вслух на10 Июня 2025

Ограниченность свободы — непременное переживание каждого человека в этом мире. Добровольно или по принуждению, мы подчиняемся очень и очень многому: законам физики, законам общества, закону Божьему... Эти бесчисленные законы опутывают человека, и лучшие годы жизни уходят на то, чтобы научиться с ними смиряться. Это нормально и даже, наверное, правильно. Но в душе у подзаконного человека в конце концов складывается какой-то условный рефлекс, так что без закона, безликого внешнего регулятора жизни, мы уже не можем. Пребывая в страхе что-то нарушить (то ли закон всемирного тяготения, то ли административный кодекс, то ли закон Божий), человек тем не менее старается находить для себя законы, чтобы им подчиниться. Иногда мы просто объявляем законом мироздания свои собственные желания, иногда находим что-то более возвышенное. Но тогда уж стараемся принудить к этому всех окружающих, и так из страсти к закону рождается тоталитаризм.

Закон влечет человека, потому что закон безлик. Ты можешь ему соответствовать или нарушать его (если получится), не вступая с ним в личные отношения. Так рождается ощущение мира как объективной реальности, данной нам Богом в наших ощущениях. И, поскольку все законы безлики, сам человек остается единственным действующим лицом в своей жизни. Вот это полудобровольное подчинение безликому закону и называет апостол Павел духом рабства.

Но на самом деле, кроме законов, существует Законодатель, и мы Ему, оказывается, не чужие. Поэтому ты можешь строить личные отношения с Законодателем, а исполнение законов при этом происходит, вообще говоря, как-то само собой. Такова альтернатива, которую апостол Павел назвал духом усыновления. И выбор между законом и Законодателем — один из ключевых для человека.

Заповеди Блаженства представляют собой совершенно уникальный текст, один из самых важных во всем Новом завете. Евангелия от Матфея и от Луки передают эти слова Христа различно, что дает нам возможность предположить, что Господь не раз говорил об этом, и древняя Церковь сохранила несколько несовпадающих рассказов об этих словах. Значит, мы имеем дело с действительно важной вещью. Обычно толкователи Евангелия говорят, что заповеди Блаженства обозначают собою путь духовного возрастания, данный для каждого человека, или намечают то, в чем мы находим Христа. Но прежде всего этого, для нас важно услышать, о чем говорит Христос. Что такое блаженство? Слово это имеет одновременно значения счастья и изобилия, полноты. То есть, с самого начала Своего служения Христос говорит людям о том, что такое счастье, наивысшее, преисполненное счастье, счастье, даваемое мерою утрясенной и нагнетенной.

Инстинктивно, по какому-то унаследованному стереотипу, мы ожидаем от Бога иного. Обличения в грехах и очищения от них, избавления от боли, скорби и смерти, нравственного руководства. А Господь в первую очередь говорит о преизобилующем счастье, чем нас даже немного смущает. Мы сами стесняемся думать о том, что мы нуждаемся в этом, чтобы не выглядеть какими-то слишком примитивными. Поэтому для нас важно понять, что Христос призывает нас к полноте жизни, к полноте счастья. Путь, который Он указывает нам — путь Креста. Для того, чтобы жить полной жизнью, говорит Христос, нам нужно принять как дар то страдание, которое неизбежно в падшем, искореженном мире. Счастье, которое Он предлагает нам — это не чудесный и страшный эликсир забвения. Напротив, это победа, которая совершается в Его Распятии и Воскресении. Но тем полнее и реальнее та полнота жизни, к которой мы призваны.

Путь блаженства и путь пустоты лежат перед человеком. В нашей жизни много неопределенностей, но в отношениях с Богом наш выбор становится полярным — как «да» и «нет». Сын Божий, став Сыном Человеческим, не колебался между этими двумя путями, но был всегда «да» и «аминь». Нас Он призывает к тому же — выбрав Его путь, мы становимся светом миру, проводниками любви и правды Небесного Отца. И нам необходимо оправдать Его доверие, ведь, если закрыть светильник сосудом, в доме наступит полная темнота.

Пророк Амос предупреждает о грядущем суде Божием, и суд этот по справедливости (образ «отвеса» в ст. 7-9) должен быть очень суров. Духовные авторитеты отвергают пророчества, требуют, чтобы Амос покинул Израиль и тем самым делают жестокий приговор неизбежным. Амос отвечает, что он не сам себя назначил пророком, а призван на это служение Богом, и делает то, что ему поручает Бог. Отметим, что Амос не безразличный исполнитель, а участник диалога с Богом, в котором Бог открывает Свою милость (ст. 1-6). И уже в Новом Завете станет совсем ясно, что для Бога милость выше справедливости.

«Тот день», о котором начинает говорить пророк в 8-й главе, теперь предстает перед нами как кошмар (ст. 1-10). Лежащий во грехе мир не может выдержать посещения праведного Бога. Но это не только день суда и справедливости — это день милости и восстановления (ст. 11-15). Не к страху, а к любви призывает нас любящий Бог.

Несколько разноплановых и разновременных событий связываются с «этим днем»: возвращение Израиля из плена (ст. 14), восстановление храма и царствования потомка Давида (ст. 11), возвещение имени Господнего между всеми народами (ст. 12), окончательное устроение народа на земле обетованной (ст. 15) и, наконец, непрерывное плодородие земли, приносящей свой урожай человеку (как в саду Эдемском! — ст.13).

Воистину «Бог ничего не делает, не открыв Своей тайны рабам Своим, пророкам» (Ам. 3:7).

Продолжая разговор о Царстве и о жизни Царства, Павел снова напоминает коринфским братьям, что духовная жизнь требует определённости выбора и однозначности духовной и нравственной оценки как праведных, так и греховных поступков человека (ст. 14–18). Эти слова, несомненно, перекликаются со словами Самого Спасителя о невозможности служить двум господам, которые, в свою очередь, стали итогом традиционного для яхвизма и для иудаизма учения о двух путях: пути греха и пути праведности.

Но Павел не ограничивается одним лишь напоминанием о вещах, которые коринфским христианам должны были быть известны не хуже, чем ему самому. Для него, как видно, главной проблемой становится проблема не нравственная, собственно, а духовная. Впрочем, Павел и здесь следует традиции: ведь и с точки зрения Торы самое страшное в грехе не то, что он безнравственен, а то, что он отделяет грешника от Бога, возводя между ними стену, которую без раскаяния и повторного обращения разрушить невозможно. Апостол же, как видно, переносит акцент с отношений между человеком и Богом на отношения между обитателями Царства, которые, впрочем, едва ли можно рассматривать в отрыве от их отношений с Богом.

Он говорит своим коринфским братьям о том, что из-за совершаемых ими грехов ему становится тесно в их сердцах, при том, что его собственное сердце и сердца его спутников расширены так, что в них нет тесноты (ст. 11–12). Но, прибавляет апостол, «как на сынов, на вас распространится соответствующее воздаяние» (ст. 13), так что те, чьи сердца тесны, не смогут ощутить широты сердца, какую они могли бы найти у Павла в ином случае. Даже став жителем Царства, человек, подверженный действию того зла, в котором пребывает до возвращения Спасителя наш, ещё не преображённый мир, вмещает в своё сердце лишь ту меру жизни Царства, которая определяется его решимостью этому злу противостоять. И тогда нерешительность человека на духовном пути, попытка служить двум господам не только лишает полноты жизни Царства его самого, но и лишает других возможности полноценного общения с таким нерешительным христианином.

Потому и Павлу тесно в сердце некоторых из его коринфских братьев. И он прямо говорит им об этом, быть может, желая напомнить о времени, когда их духовному единству ничто не мешало. О времени, когда они, вероятно, вбирали дыхание Царства полной грудью, как и подобает христианам.