Мысли вслух на 2 Фес 2:1-12
В своём втором послании фессалоникийской церкви Павел вновь возвращается к вопросу о конце времён и о возвращении Спасителя. По-видимому, вопрос этот не переставал волновать фессалоникийских христиан, вероятно, не оставлявших надежды вычислить точную дату Второго Пришествия, которое, очевидно, представлялось им событием совсем недалёкого будущего (ст. 1–2). Апостол же обращает внимание адресатов своего послания на то, что возвращение Мессии — событие закономерное, оно может произойти лишь тогда, когда в ходе мировой истории завершатся некие духовные процессы, которые идут своим чередом при участии живущих на земле людей, выбор которых и определяет их течение. При этом становится очевидным, что в своём видении исторического процесса Павел весьма далёк от столь широко распространённой сегодня идеи духовного или нравственного прогресса.
Впрочем, и о регрессе апостол тоже ничего не говорит. Судя по его словам, речь скорее должна идти о некой поляризации к концу земной истории противостоящих друг другу духовных сил, которая достигнет пика как раз к моменту возвращения Спасителя. Так, Павел упоминает о неких скрытно действующих в мире силах, противостоящих Торе («тайне беззакония»), которые не могут раскрыться во всей своей полноте лишь потому, что в их среде ещё не появился тот, кто объединит их вокруг себя (ст. 6–7; по смыслу греческого текста ст. 7 говорит о тайных силах беззакония, которые сдерживаются тем, что в их среде ещё не появился некто, кому предстоит стать их центром и кого в Синодальном переводе называют «удерживающим», т.е., в данном случае, тем, на ком всё держится).
Как видно, этого объединителя всех противостоящих Богу сил отличает, прежде всего, отрицание Торы и её норм, так, что Павел прямо называет его «человеком беззакония», обречённым на гибель («сыном погибели»), подразумевая под Законом Тору, как и во всех других своих посланиях (ст. 3; в Синодальном переводе «человек беззакония» называется «человеком греха»). Неудивительно, что последовательное отрицание Торы приводит отрицателя к тому, что он ставит себя на место Бога, пытаясь опровергнуть саму возможность существования в мире чего бы то ни было священного (Павел образно говорит о нём, что он «сядет в Храме», т.е. на месте присутствия Божия, «выдавая себя за Бога», ст. 4).
Вся эта образность восходит, несомненно, к Книге Даниила, которая, в свою очередь, отражает реалии эпохи правления сирийского царя Антиоха Эпифана и маккавейских войн; именно Антиох Эпифан, всерьёз считавший себя сыном Зевса, потребовал, чтобы во дворе Иерусалимского Храма были установлены алтари, посвящённые Зевсу и ему самому с тем, чтобы им обоим оказывались божеские почести. Неудивительно, что история Антиоха Эпифана и его поражения стала символом торжества Бога над Своими врагами, который был хорошо известен первым поколениям христиан.
К этому символу обращается и Павел, для которого Антиох Эпифан со своим требованием божеских почестей становится прообразом тех сил, которые в конце времён бросают вызов Богу, действуя уже не тайно, а совершенно открыто (ст. 8–10). Как видно, конец времён наступает тогда, когда и силы Царства, и силы тех, кто ему противостоит, выявляются в мире до конца, так, что все прежде использовавшиеся маски оказываются сброшены. И дело тут, конечно, не в том, что эти маски мешают Богу различать Своих врагов. Дело, как видно, в том, что сброшенная маска означает окончательный выбор. Тогда и наступает день Суда – не потому, что Бог не хочет больше ждать, а потому, что ждать больше нечего. Выбор сделан. Теперь остаётся лишь встреча с Богом лицом к лицу, встреча, во время которой Бог даст окончательную оценку сделанному выбору, определяя судьбу каждого в вечности.