Мысли вслух на Екк 5:1-19
При том отношении к жизни, которое так ясно выражает Екклесиаст, наверное, даже самоубийство не выглядело бы чем-то из ряда вон выходящим. Но мысль об этом, как видно, отнюдь не приходит в голову автору книги. Он, по-видимому, понимал, что самоубийство — один из самых страшных грехов перед Богом. И потому Екклесиаст продолжает жить. А жизнь без Бога для него немыслима. Впрочем, Екклесиаст весьма далёк от того ясного слышания голоса Божия, которое столь характерно для пророков. Он, несомненно, верит в промысел Божий.
Но он не пророк, он осторожен во всём, что касается опыта прямого откровения. Не стоит говорить лишнего, стоя перед Богом, ведь качество молитвы не определяется количеством слов, которые произносит молящийся (ст. 1 – 3). Не стоит давать легкомысленных обетов, а те, что даны, нужно исполнять быстро и точно (ст. 4 – 5). И не стоит отрицать истинность получаемого от Бога откровения: оно, быть может, совершенно неожиданно для человека, может оказаться подлинным, хотя, конечно, верить всем сновидениям подряд тоже не стоит (ст. 6 – 7).
Осторожность, сдержанность и известная критичность — так можно было бы определить отношение Екклесиаста ко всему, что связано с духовно-мистическим опытом. Это неудивительно: ведь он не ждёт от Бога никаких особенных, новых откровений. Всё уже сказано, открыто и сотворено, новые откровения могут касаться каких-то частных вопросов конкретной человеческой жизни, но не более того. От Бога можно ожидать новых указаний, но не нового откровения. По-видимому, такое умонастроение было вообще характерно для эпохи Екклесиаста, когда на смену пророческой традиции пришла традиция раввинистическая.
Но никакое откровение не может ничего изменить кардинально, стране и народу скорее стоит надеяться на хорошего царя, чем на новое откровение или на пришествие Мессии (ст. 8 – 9). Но и тогда в конечном счёте все труды и усилия человека остаются бессмысленными, и Екклесиаст вновь возвращается к образу человека, проведшего лучшие годы своей жизни в тяжких трудах, которые так и не принесли ему никакой пользы (ст. 10 – 16). Наслаждение немногими радостями жизни на протяжении тех недолгих дней, что отпущены Богом человеку, — вот единственное счастье, ещё возможное в этом безнадёжно испорченном и враждебном человеку мире (ст. 19 – 20).