Мысли вслух на Пс 145
В яхвизме, в отличие от религиозных традиций сопредельных народов (особенно египтян), никогда не было развитого учения о бессмертии души. Собственно, там вообще не было собственного учения о посмертии — всё, что говорится о шеоле в той же Книге Псалмов, да и в других библейских книгах, по сути не является чем-то чисто яхвистским, будучи заимствовано из общесемитских представлений, которые в этом отношении мало отличалась от соответствующих представлений других народов. Шеол был миром теней, царством мёртвых, куда в свой черёд попадал каждый и где заканчивали свой земной путь все без исключения, независимо от того, какую жизнь они вели в мире живых. Ни о каком посмертном воздаянии яхвизм ничего не знает, по крайней мере, если судить об этом по библейским книгам.
Потому-то надежда на людей и оказывается тщетной: если язычник мог иногда рассчитывать на облегчение своей посмертной участи посредством особых жертвоприношений и очистительных ритуалов, то яхвист ни на что подобное надеяться не мог. Когда дыхание оставляет человека, и он покидает мир живых, никто из людей больше ничем ему помочь не может. Оставалась одна надежда: на Бога Авраама и Моисея, на то, что Бог сильнее смерти. Образ Яхве в псалме — это образ Бога, для Которого нет невозможного. С таким Богом не страшна даже смерть — хоть в самом шеоле, как принято было думать, Бога и нет, но ведь в конечном счёте мир сотворён Им, это Его мир, в котором в конце концов не останется ничего, Ему неподвластного.
Если же так, то шеол раньше или позже должен закончиться, исчезнуть, а смерть должна уступить место чему-то иному — иначе мир не будет Божьим Царством в полноте, до конца и по-настоящему. Если же шеол исчезнет, значит, все, кто был верен Богу, выйдут из него — не могут же верные Яхве исчезнуть вместе с миром теней. Так появляется в яхвизме тот духовный фундамент, на котором основана вера во всеобщее воскресенье — в день окончательного торжества Яхве и установления на земле Его Царства. Эта надежда и заменяла яхвистам веру в бессмертие души, тем более, что тут речь шла не о сохранении некой толики прежней жизни, а о новом её обретении во всей полноте.