Мысли вслух на Деян 7:1-50
Речь Стефана на суде, на первый взгляд, построена несколько странно. Его спрашивают по поводу вполне конкретного обвинения во вполне конкретном преступлении, а он начинает издалека, буквально от Авраама. И доводит свой краткий обзор истории Откровения до момента построения Соломоном Храма. К чему была эта речь? Теперь уже сказать точно невозможно: сразу же после упоминания Храма, построенного Соломоном, Стефан неожиданно начинает говорить совсем о другом. Но предположить кое-что можно. Стефана, очевидно, хотели обвинить в преступлении «против народа, Храма и Торы», за которое наказывали смертью. Ему, в частности, инкриминировали слова, сказанные ещё Самим Иисусом, о разрушении Храма. Сам Иисус, очевидно, говорил аллегорически, под Храмом имея в виду Самого Себя.
Несомненно, и Стефан повторял слова Спасителя именно в этом смысле, вероятно, когда говорил о Его воскресении. Возможно, именно об этом он и хотел сказать на суде, желая объяснить свои слова и тот смысл, который он в них вкладывал. Во всяком случае, вся его речь так или иначе подводила его к теме Мессии как живого Храма, а вместе с тем и к образу Мессии как живой Торы: не случайно ведь столько внимания в своей речи Стефан уделяет Моисею и дарованию Торы на Синае.
В сущности, это единственное событие, а Моисей — единственная историческая фигура, на которой Стефан останавливается более-менее подробно. Очевидно, в центре его речи должны были быть Тора и Скиния, а позже Храм. И, конечно, известное всем и описанное в Торе непослушание народа Богу. От истории Храма можно было легко перейти к теме Мессии как живого Храма, а от темы Торы — к теме Мессии как живой Торы. И, возможно, так бы оно и было, если бы Стефан неожиданно не заговорил о другом.