Мысли вслух на Деян 5:1-11
Некоторых читателей Книги Деяний история Анании и Сапфиры приводит в замешательство. В самом деле: если таково наказание за любой, даже сравнительно малый, грех, то можно ли вообще человеку надеяться на спасение? Между тем, история эта является лучшей иллюстрацией того, чем была в духовном смысле иерусалимская община первых христиан. Как видно, многие, в неё входящие, продавали всё, чем владели, жертвуя затем деньги в общинную кассу. Но, судя по словам, сказанным Петром Анании, обязательным условием вступления это не было. «Разве твоё принадлежит не тебе?» — спрашивает апостол Ананию.
Из этих слов видно, что своим имуществом при вступлении в общину каждый был волен распоряжаться сам, самостоятельно определяя размер пожертвования. Дело было не в том, что Анания пожертвовал не всё, что имел. Дело было в том, что он, как спустя несколько часов и его жена, солгал. «И Бог наказал его за ложь» — поспешил бы закончить мысль благочестивый читатель. Но дело оказывается не так просто. Бог видит сердце человека, и, если бы речь шла о наказании, то Сапфира, вероятно, упала бы мёртвой на пороге, не сказав ни слова.
Да и Анании не пришлось бы задавать столько вопросов. Дело тут не в наказании за ложь, хотя, разумеется, начинать свою жизнь в общине с обмана и лукавства — идея не лучшая. Нарушение заповеди есть нарушение заповеди. Но за ложью в данном случае стоит очевидное желание выглядеть лучше, чем есть на самом деле, сыграть в глазах общины роль того, кем не являешься. А это уж совершенно не совместимо с «единым сердцем и единой душой», о которых говорит автор книги, характеризуя отношения в иерусалимской первохристианской общине. Тут ведь речь идёт о глубине и осознанности тех интенций, что определяют жизнь человека.
И о качестве самой этой жизни, того потока, который в библейских книгах называют «душой». Для жизни в общине духовное качество этой самой жизни должно было быть достаточно высоким. К тому же, жизнь общины представляла собой единый поток, «единую душу». И вот человек, желая войти в эту новую для него жизнь, соприкасается с её потоком. И его собственная жизнь мгновенно распадается, разлетается в клочья — так велико несоответствие между потоком его жизни и потоком жизни общины.
Там, в общине, жизнь настоящая, а у него — воображаемая: он ведь не хочет быть собой настоящим, предпочитая играть роль. Не всегда такое внутреннее разрушение сразу же сказывается на физическом состоянии человека, но если различие слишком сильное, может и сказаться. И тогда возможно всё, что угодно — от обморока до мгновенной смерти.
Только вот о наказании тут говорить не приходится. Если совершенно неподготовленный и прекрасно это понимающий человек пытается подняться на горную вершину, куда открыт путь лишь для подготовленных альпинистов, он не может не представлять себе, чем может окончиться его попытка. И если такой человек в конце концов сорвётся в пропасть, винить ему будет некого, кроме самого себя.