Мысли вслух на Екк 1:1-18
Книга Экклезиаста во многом представляет собой уникальное явление в составе Священного Писания, заметно отличаясь от всех остальных его книг как по содержанию, так и по образу мыслей автора. Книга Экклезиаста венчает собой важное направление развития ветхозаветной религиозности, связанное с понятием мудрости (khokhma). В известной степени ее можно считать одной из заключительных книг Ветхого завета, наряду с пророческими писаниями предварившей эпоху прихода Спасителя.
По своему жанру книга Экклезиаста может быть названа философским размышлением, и этим она радикально отличается не только от исторических и пророческих книг, но и от учительных книг Ветхого завета. Авторство и время написания книги не могут быть в точности установлены. Книга надписана как «Слова Экклезиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме»; такое надписание, очевидно, имеет в виду прославленного своей мудростью царя Соломона. Большинство исследователей сходятся в том, что надписание книги Экклезиаста представляет собой типичный для древней литературы псевдоэпиграф. Автор книги приписывает ее царю Соломону как прообразу всех израильских мудрецов, мудрейшему из мудрых. По предположению большинства библеистов, книга, вероятно, была написана на рубеже 4–3 вв. до Р.Х. Духовная атмосфера этой эпохи характеризовалась растущим религиозным индифферентизмом; ценности единобожия постепенно забывались; все более глухо звучал призыв к избранному народу посвятить Богу всю жизнь. Пророческие писания, возвещавшие скорое избавление и приход Мессии, перестали восприниматься всерьез. Мистический опыт пророков постепенно забывался, и вера Израиля воспринималась главным образом как закон, регламентирующий устройство жизни в посюстороннем мире. Отношения людей с Богом сводились по представлениям этого времени к исправному принесению жертв и не распространялись ни на что более; Бог Авраама, Исаака и Иакова стал в глазах иудеев во многом напоминать языческих божеств окружающих народов. В эту эпоху рождается стремление к формальному исполнению закона, столь характерное для фарисеев времен земной жизни Господа Иисуса Христа, а также и для иудейства после Нового завета.
Содержание книги Экклезиаста сводится к рациональному исследованию осмысленности и ценности всего того, что составляет человеческую жизнь. С нехарактерной для библейской литературы систематичностью автор (будем называть его Экклезиастом) рассматривает видимый мир и жизнь человека в нем; сам Экклезиаст так формулирует свою задачу: «и предал я сердце мое тому, чтобы исследовать и испытать мудростью все, что делается под небом: это тяжелое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нем». Экклезиаст утверждает, что такое рациональное исследование – не прихоть праздного ума, но тяжкий труд, порученный человеку Самим Творцом. Так, по крайней мере, можно понять смысл этой фразы в Синодальном переводе, следующем здесь за Септуагинтой.
Общий результат своего исследования Экклезиаст выносит в самое начало книги, чтобы далее подтвердить свой вывод в рассмотрении конкретных примеров. Все, что предстает его взору, он называет суетой: «Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, — все суета!». Смысл слова havel, переведенного в Септуагинте как mataiotes, тщета, а в славянской и русской Библиях как «суета», скорее можно передать как «ничто» или «пустое», «пустая тщета». Это слово употребляется в Библии в значении дуновения ветра, «легкого пара, тающего в воздухе». Речь идет о чем-то, ускользающем без следа и не имеющем ни смысла, ни ценности. Суета или тщета, ни за чем не нужное, бесцельное движение, лишенное прочности и проходящее без последствий, – так оценивает Экклезиаст все, происходящее в видимом мире. Излагая эту мысль в введении более пространно, он подчеркивает, что ничто не меняется в мире: «Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас. Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после». Всякое природное явление, равно как и всякое дело человека, представляются ему тщетными: «Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, все — суета и томление духа!». Последние слова могут быть также переведены как «погоня за ветром», наиболее бессмысленное из всех представимых занятий. В целом характерные для Экклезиаста выражения «суета и погоня за ветром», много раз повторяющиеся в его книге, соответствуют в современном языке слову «ерунда» и еще более резким жаргонным выражениям.
Но Экклезиаст не ограничивается этим; как «погоню за ветром» оценивает он и само свое исследование. Этот вывод приводит его сердце к печали и скорби (1:18). Поэтому и сама книга Экклезиаста воспринимается читателем как печальный манифест древнего скептицизма. Однако здесь важно обратить внимание на предпосылки, скрывающиеся за словами Экклезиаста: прежде, чем думать о том, чего Экклезиаст не находит, необходимо понять, что он ищет. Обращаясь к своим безрезультатным поискам смысла, Экклезиаст предполагает, что он должен быть. Именно поэтому отсутствие смысла, тщетность всего наличествующего в мире повергает его в печаль и скорбь. Он ожидает найти хотя бы что-то значимое, но видимый мир ничего подобного не предоставляет ему. Кроме того, существенно, что эта предполагаемая, искомая осмысленность самым тесным образом связана с радостью и весельем человеческого сердца, а также с переживанием прочности бытия.
Тоска, которая охватывает и самого Экклезиаста, и его читателя при виде тщетности всего в мире, знаменует собой бесконечную пустоту в человеческом сердце; она имеет духовную природу и может быть заполнена только Богом. Ничто иное не может ее заполнить, ничто не обладает смыслом и значимостью. Даже религиозный опыт и все усилия благочестивого человека ничего здесь не меняют. Даже исполнение закона и путь праведности, который Экклезиаст по обычаю своего времени и круга называет мудростью, не приносят искомой радости и прочности, ибо все плоды их поглощаются смертью.
Еще одной характерной и важной авторской предпосылкой в книге Экклезиаста является персонализм, нехарактерный для ветхозаветной литературы в целом. Лишь поздние учительные книги, традиционно называемые литературой мудрых Израиля, рассматривают мир и жизнь с точки зрения индивида, платя за это отстранением от мистического опыта более ранних эпох.
Особенно яркими и глубокими выглядят эти позиции Экклезиаста на фоне религиозного индифферентизма эпохи. Экклезиаст отказывается довольствоваться временным благом (tov), его сердце стремится к большему. Он жаждет найти смысл в вечном и недостижимом для человека счастье (ithron). Этому высшему, предельному счастью, не находимому Экклезиастом, ничто не соответствует в том опыте ветхозаветной жизни, который подытоживает его книга. Только одно понятие в Библии можно сопоставить с тем высшим счастьем, которое он ищет, и это – евангельское makariotes, блаженство.
Строго говоря, невозможно определить, являются ли эти позиции исходными, наперед заданными для Экклезиаста, или же они сформировались как плод его духовного опыта и мудрости. В последнем случае основная мысль автора может быть кратко сформулирована следующим образом: «в человеческой жизни должен быть смысл, радость и благо; человеческая жизнь должна иметь вечное измерение; без этого жить невозможно – но нигде в мире я этого не нашел». Подтверждением этому призваны стать следующие главы книги.