Мысли вслух на Мк 12:1-12
Притча о винограднике, которую мы находим в сегодняшнем отрывке, встречается в Евангелии неоднократно. Очевидно, евангелисты, повторяя её снова и снова, хотели сообщить нам нечто очень для нас важное. Конечно, Сам Иисус обращает эту притчу в первую очередь против своих современников, из которых одни принадлежали к религиозному братству фарисеев, а другие занимали видное положение как служители Храма или известные богословы — преподаватели Закона. Но, если бы речь шла только о делах давно минувших, вряд ли бы стоило нам сегодня обращать на эту притчу столько внимания, ведь мы, в конце концов, не фарисеи, не ветхозаветные священники и не учителя Закона. И, окажись мы на месте виноградарей из притчи, мы, конечно же, не отвергли бы посланных: ведь мы христиане и свой выбор, вроде бы, сделали. Но вот вопрос: почему же не приняли Спасителя те, к кому Он обращался в первую очередь? Ведь им не нужно было для этого никуда «переходить»: Иисус не предлагал никому никакой новой религии. Он предлагал другое: Царство Божие. Христианство вообще не религия: Иисус не оставил нам ни нового религиозного учения, ни религиозной организации, наподобие, к примеру, того же фарисейского братства, ни устава или морального кодекса, которому мы должны были бы следовать. Он оставил в мире лишь общину Своих учеников, которым заповедал только одно: жить в Царстве. Христианство и есть эта жизнь в Царстве. Конечно, с годами и столетиями она неизбежно должна была облечься в религиозные формы, от которых до второго пришествия Христова и до полного преображения мира совсем отказаться невозможно. И христианская жизнь облеклась во множество религиозных одежд, православных, католических, протестантских, многообразных, как многообразна всякая жизнь, а тем более жизнь в Царстве. Но если у нас, христиан, появилась с течением времени своя христианская религиозность, то раньше или позже мы непременно столкнёмся и с религиозными проблемами, такими же, как те, с которыми в евангельские времена сталкивались фарисеи, храмовые священники и учителя Закона. А главной проблемой, как видно из притчи, оказалось желание захватить себе во владение виноградник, который принадлежит одному Богу и в котором каждый из нас может оказаться в лучшем случае лишь работником. Казалось бы, желание для верующего человека как минимум странное. Но ведь такой захват совсем не обязательно должен быть чем-то изначально злонамеренным. Как правило, он происходит под разного рода благовидными предлогами, и чаще всего под предлогом защиты виноградника от чужих, от воров и разрушителей. И здесь религиозность оказывается как нельзя кстати: когда нужно отделить один народ от всех остальных (или одну часть народа от другого), оградить общину от разрушительных влияний (какими бы эти влияния ни были и от кого бы они ни исходили), религия может оказаться очень полезной. Ведь религия всегда связана с определённым набором более-менее жёстких норм, правил и форм, регламентирующих все или многие стороны жизни, а такая регламентация сама по себе хорошо ограждает от внешних влияний. А если вспомнить, что всякая религия — это ещё и набор неких правил жизни и религиозных обязанностей, окажется, что она не только защищает, но и дисциплинирует как отдельных людей, так и целые общины. И всё же любая религия, даже такая, в основе которой лежит данное Богом откровение, остаётся делом рук человеческих. Ведь данное Богом откровение выражают и воплощают в жизнь люди, приноравливая его к своей человеческой ограниченности. И потому любое откровение всегда больше любой религии, а Царство не вмещается ни в какие религиозные рамки. И тогда приходится выбирать между привычной, устоявшейся, проверенной временем, заслуженной религиозностью и Царством. А выбрав — оставить привычную религию для Христа. Или, оставшись при своём, убить Того, кто несёт Царство. Убить потому, что иначе тем, кто хочет остаться при своём, спокойной жизни не будет. Ведь религия всегда захватывает человека всего, целиком и полностью, определяя его жизнь от начала до конца, и религиозному человеку невыносима сама мысль о том, что в мире может быть нечто, над чем его религия не властна.