Мысли вслух на Числ 5:1-31
Предписанное Книгой Чисел испытание на верность жены, в верности которой муж усомнился, напоминает о временах очень древних, куда более древних по сравнению с эпохой Моисея и Исхода. Тут глубокая архаика, дояхвистская, добиблейская. Зачем, казалось бы, сохранять такие старые обычаи, да к тому же ещё фиксировать их как закон? Самый простой ответ заключается в том, что Тора вообще нередко сохраняет древние нормы обычного права — как уступку тем, кто иначе не мыслит себе отношений между людьми. Разумеется, с ограничениями — как, например, ограничивает Тора право человека мстить за нанесённую обиду или ущерб, требуя от мстителя соразмерности в том, что касается ущерба, наносимого им обидчику.
То же и с ревностью: в древних обществах к супружеской измене относились предельно жёстко, обычным за неё наказанием была смерть, и она, как правило, следовала от руки мужа, которому изменили. Здесь же, в Книге Чисел, предлагается своеобразная процедура испытания супружеской верности — по взаимному согласию двоих. Именно по взаимному — отказаться было можно, но тогда все подозрения мужа остались бы в силе, и одному Богу ведомо, во что бы в конце концов они могли вылиться. Такая проверка была во всяком случае меньшим из двух зол, если жена проходила её благополучно.
Разумеется, ничего хорошего в таких проверках не было — тут именно уступка человеческой греховности, одним из проявлений которой является ревность, особенно ревность беспричинная. Было тут и другое: стремление примирить супругов, брак которых уже близок к тому, чтобы распасться. Испытание было достаточно серьёзным, процедура подозреваемой в неверности жене предстояла далеко не из приятных, и в случае, если всё завершалось благополучно, у мужа, если у него оставалась хоть капля любви к своей жене, неизбежно должен был вырабатываться своеобразный иммунитет и против таких проверок, и против ревности.
Разумеется, иммунитет этот не мог быть особенно прочным: ведь речь в данном случае шла не об осознании собственной ревности как духовной проблемы, а скорее о своего рода психологической встряске, которая могла и должна была запомниться, но лучше всё же так, чем никак. Корень проблемы оставался, но, по крайней мере, можно было смягчить её последствия. Духовная же работа предполагала нечто совсем иное — однако это уже другая история.