Мысли вслух на Суд 17:1-13
Заключительная часть Книги Судей посвящена описанию межплеменных распрей, повлекших за собой большое кровопролитие.
Точно датировать эти события невозможно, но, скорее всего, они имели место ближе к концу эпохи Судей, возможно, на рубеже XII-XI вв. до н.э. Начинается же всё с одного, казалось бы, незначительного события: некий человек устраивает у себя дома святилище и даже нанимает левита для совершения богослужений. Казалось бы, ничего особенного: в те времена помимо Скинии у евреев было немало святилищ — родовых и племенных. Были и традиционные, древние, ещё в эпоху Патриархов появившиеся религиозные центры, от которых, разумеется, никто не отказывался. Бывают, однако, ситуации, переходящие всякие границы.
Конечно, посвятить Богу украденное серебро, которое тебе вернули, само по себе совершенно нормально. Ненормальной была форма этого посвящения и его способ. Конечно, домашнее, семейное святилище Михи в принципе было ничем не лучше и не хуже других таких же святилищ — семейных, родовых и племенных. Проблема была в другом: в глазах самого Михи и его домашних оно заменяло собой Скинию. Особенно откровенной и нетерпимой подмена стала тогда, когда Миха нанял себе левита. Левиты были служителями Скинии по определению, по факту принадлежности к соответствующему племени. У других алтарей могли служить и служили другие люди — это мог быть, например, старейшина племени или глава рода, если речь шла об алтарях племенных и родовых.
Левиты же могли служить только при Скинии, никаких других вариантов для них быть не могло, это знали и они сами, и все остальные евреи. Нанятый левит означал полное забвение и того, что такое яхвизм, и того, что такое Скиния, и того, что такое левитское служение. Всё обесценилось, превратилось в род игры, но игра была опасной потому, что играли с огнём: Божье присутствие в народе сохранялось, и Скиния оставалась Скинией, кто бы что об этом ни думал.
Тут было даже не осквернение святыни, а просто полное её уничтожение, когда на святыню вообще перестают смотреть как на святыню, считая её чем-то вроде талисмана, с которым можно обращаться, как с безделушкой. Играть, имитируя богослужение, могут или дети, которые это делают от чистого сердца, или люди, для которых святыня перестала быть таковой. Нечто подобное в конце концов, как видно, произошло и в народе Божьем, который переставал быть Божьим настолько, насколько распространялось в нём это безразличие к святости и к святыне. Ничем хорошим, разумеется, такой процесс закончиться не мог.